Написано мной в 13 лет:

+++

Разливая остатки …смердят кобели…

Я напялила маску сырою.

Душно мне в маскарадной пыли.

Пестрит хлопотно облик героя…

Слышу:» Оригинальный наряд!»,

начиная терять сознанье…

 

— ПОШЛИ К ЧЁРТУ ВЫ ВСЕ, ВСЕ ПОДРЯД! —

я…кровавой своей гортанью…

 

…После окончания седьмого класса я поехала в гости к папе, которого не видела 11 лет. В общем, поехала знакомиться В ЖИВУЮ со своим отцом… Из папиного письма: «Буратинка моя кареглазая, приезжай же скорее в Москву! И тогда я тебя обязательно в родной Новгород повезу!»

*** 1967 ***

По Вахтанговской и по Садовому

я иду и иду без конца,

и Москва мне не кажется новою –

вижу все я глазами отца…

 

 

+++15-16 августа  — день рождения моего отца ЛИБЕРДОВСКОГО ВЛАДИМИРА АЛЕКСАНДРОВИЧА, божьей милостью режиссёра, который не дожил до своего ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТИЯ семь дней…

 

…Наконец-то МОСКВА! Перрон!

Лысый…стройный…с цветами…ОН!!!!!!!!!!!

(смотрите рубрику ФОТОАЛЬБОМЫ)http://pesnei.ru/category/foto/

САМЫЙ КРАСИВЫЙ И РОДНЫЙ ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕ!.. -«ПАПА, — пробую на вкус потрясающее слово , кричу в толпу встречающих,  — Я ЗДЕСЬ!» — «А где же моя крошечная кареглазая Буратинка?!» — роняя цветы, ошеломлённо шепчет отец…

Я не смотрю на  Москву…я ОЩУЩАЮ СЕБЯ РЯДОМ С ПАПОЙ…А он лукаво, восхищённо поглядывает на меня:» Красавица…девушка…тебя без охраны уже никуда выпускать нельзя…»

Я знакомлюсь с театральным училищем им.Щукина (в котором тогда учился папа на курсе Б.Захавы)…я впервые вхожу в театр (естественно, Вахтанговский!) — со служебного входа: папина режиссёрская группа проходит там практику по Технике сцены…я ухожу погулять по Москве…и…не запоминаю никаких ориентиров дороги (слава богу, помня телефон сестры бабушки Марии Анны, у которой я уже побывала на Арбате: это меня и выручит в итоге)…и не появляюсь в училище к назначенному часу! Меня искали по городу ВСЕ — даже Захава лично обзванивал больницы, морги…и , когда я дошла-таки до фойе ВУЗа и спросила, где занимается режиссёрский курс у вахтёра…этот смешной дедок подпрыгнул со своего стула:»ТЫ  — ОЛЯ? Либердовская?..Что ж ты над отцом делаешь: ему скорую за скорой вызываем!!!!»

…Бледный…на вялых ногах…папа только обнял меня и заплакал! Недавно  перешагнувший сороколетний рубеж, Владимир Александрович, как я сейчас понимаю, был в ту пору…почти мальчишкой!..Ни слова упрёка…

…А уже в Новгороде, на малой родине отца, отправив в роддом свою последнюю жену, папа настороженно спросил (наблюдений уже хватало!) у меня: «Неужели ты ещё ни разу не целовалась ни с одним мальчишкой? ЧТО — ТО НЕ ТАК?! Я чего-то не знаю про тебя?» — » Есть один…которого я хочу поцеловать…но он в этом году окончил школу… и вряд ли мы ещё когда-нибудь встретимся. Возможно,  даже не знает, что я его люблю! Я для него — мелюзга.»

— «Больше ничего не расскажешь?» — заподозрил старший Либердовский.

….»МНЕ БОЛЬНО!…Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ!!! ПАПОЧКА!!!!!!!!» — я постоянно слышу это в своих снах — свой, искажённый нечеловеческой мукой голос…Пока бабушка Маня была жива, подбегала к моей кровати:»ДА ЧТО ЖЕ ЭТО ТЕБЕ СНИТСЯ В КОНЦЕ КОНЦОВ?!..» У бабушки — больное сердце…после того, как мама швырнула меня трёхлетнюю об раскалённый титан…бабушка каждый день принимает сердечные лекарства и просит у меня за свою дочь прощение…поэтому мне некому жаловаться. А снится мне моё изнасилование в пять лет от роду…и во сне я  всё ползу, вываленная в грязи и крови, чужими огородами…а мои палачи хохочут мне вслед:» Ножками помогай…они у тебя такие сладкие!..» ног я не чувствую: отнялись…плакать себе не разрешаю: экономлю силы…однако они кончаются… и я проваливаюсь то ли в спасительный шок, то ли в сон и какую-то канаву одновременно и шепчу воображаемой бабушке:»Помой меня в кухне, я боюсь титана и…попроси маму больше не ставить меня коленями на крупную соль в угол — у меня не сгибаются ноги..я умираю?»  Пьянчушка тётя Груша, подобравшая меня на своём огороде, несколько протрезвев от моего вида, расспрашивать не стала — запеленала как младенца в одеяло, обмыв отваром каких-то трав и пробормотала: «Бог даст…всё обойдётся…тебе приснился страшный сон…бывают сны и пострашнее…» Так я узнала, что женщина, к которой брезгливо относились в городе, прошла немецкий концлагерь, потеряла в войну всех своих родных людей…а через несколько дней мне пробили голову огромной галькой мальчишки, целившиеся в моего брата Димку, которого я успела закрыть собой…Возможно — клин клином! — это и спасло мой разум…но …и только.

По просьбе тёти Груши — ставшей мне крёстной матерью! — я , одиннадцатилетняя, САМА обмыла её для встречи с БОГОМ, в которого она продолжала верить до конца своей жизни…СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ ТЕБЕ, ДОБРАЯ ДУША, если бы не ты?……

Маме я всё это рассказала перед её смертью. И она наконец меня полюбила… Ни бабушка, ни дедушка, ни папа…не узнали.

 

Скорбь всех замученных во мне…

боль всех веков…времён…народов!

Как тяжко с ней наедине:

толпа счастливеньких уродов

меня пытают хвастовством —

сверхзлодеянием ничтожным!

Похвастать, что ли, колдовством?..

— Но этим хвастать невозможно!..

 

Зачем изобрели печать —

двояковыпуклую силу,

великим надобно молчать!..

Они спасутся этим, милый?..

 

…уходит поезд в темноту,

в нём есть места…мне — хоть любое!

Я ПРИНИМАЮ НЕМОТУ!

Давай — напополам с тобою?

 

Так я решила в детстве. И с пяти лет во мне поселились два разных человека, один из которых — пятилетний сирота,

ждущий от жизни и людей только зла и боли, дрожащий от ужаса при любом резком движении в свою сторону…окрике…косом взгляде…прикосновении…, помнящий как сладострастно взрослые превратили его в калеку — одиночку…

Эх, папка! Как вовремя моя мачеха Надя раскидала нас с тобой в разные жизни! Лучше уж  думай, что я тебя бросила, чем знай правду о судьбе своей самой любимой дочери!…С днём рождения, родной!

Твой внук, а мой младший сын поёт так же божественно…ты СОСТОЯЛСЯ, ПАПКА!!!!!Поздравление тебе и от Славки…и всех остальных внуков и правнуков!!!!!! ТЫ — С НАМИ! ИБО ТЫ — В НАС!