У моего обожаемого Федерико Гарсия Лорки одна из героинь однажды поняла, что её возлюбленный сильнее всего на свете любит СВОБОДУ. И решила стать самой  СВОБОДОЙ для него…

…Меня  в институте с лёгкой руки друга Геши Чихачёва все звали ПРИМОЙ, вплоть до ректора.

На один из моих дней рождения однокурсник Витя Шендерович (для нас ШЕНД) написал мне поздравление:

Либертад  по-испански — СВОБОДА.

Либер-Либер, прекрасная ПРИМА,

со времён основания Рима

нет богатства ценнее СВОБОДЫ —

Ничего так не жаждут народы!

 

В нашей группе на счастье иль горе

есть СВОБОДА: да здравствует ОЛЯ!..

Я расчувствовалась, всплакнула, когда автор прочёл мне сие  при всей  нашей режиссёрской группе и наших педагогах…

Знал бы кто, как мне эта сладкая СВОБОДА достаётся!..

Гуляем с Ромкой по Москве, оттягиваем час обязательного визита вежливости к моей бабуле Ефимовне…нам вообще никогда не хотелось ЖИТЬ при  и на людях, когда мы долго до того не виделись… И вдруг хлынул дождь!..Сразу же  исчезла натянутость  момента, счастливые, накрывшись одним плащом, мы побежали по лужам в гостиницу МОСКВА обсыхать, сушиться…

Не успели вбежать в ромкин номер — зазвонил телефон: Марк Захаров. В тот ромкин приезд Марк Анатольевич хотел поставить в ЛЕНКОМЕ одну из его пьес.

Слушала-слушала, делая Ромке  БОЛЬШИЕ ГЛАЗА (с него ручьём текла вода, не успел переодеться),

да разве таких как Захаров перебивают в разговоре?!))

И тут глав.реж приказал:

-Позовите Олю к телефону, я уже догадался, что она у Вас в номере. Дайте с коллегой словом по поводу вашей пьесы перекинуться. Надеюсь, она Вас вразумит на правки.

Ага!.. Переубедишь ТАКОГО! Пол ночи разбирали злополучную пьесу по поводу её пригодности для постановки…

— Вот все вы, Пастернаки, такие, вам бы только монологи каждому герою всучить, а бедные актёры и режиссёры выкручивайся! — в сердцах ляпнула я.

И прекрасное крымское вино, виноград, привезённые Ромкой для нашего застолья, не полезли нам в глотку…только  утром появились у нас так любимые всеми поэтами мира

«И чайник на столе, и в горле — соловьи…»(Р.С)….

Уже в лифте ОН:

-Можно я тебя поцелую?..

+++

 

Современные терцины
Роман Солнцев

Случайные реки
блеснут и погаснут за дымным леском,
и снова навеки

я с ними, скользящими, мало знаком,
как с вами ли, с ней ли,
с оранжево-сахаристым снегирем…

Случайные снеги,
они упадут, проплывут по лицу,
как сон, как спасенье.

Их тени запомню, с собой унесу,
забуду в мгновенье…
Все это загадочно, как по листу –

случайные строки!
Мне встретятся ласточки, ветры, мосты,
печали истоки,

и все позабудется. Явишься ты
и скажешь: «Постойте!
Прислушайтесь все…» – из ночной темноты

случайные звуки:
скрип двери, Бетховен, разбитый стакан
в глухом переулке.

И плач, и похожий на дрему туман…
со свечкою руки…
Все это уходит, как в ночь океан,

как шорохи в шлюзе…
И вновь, покидая свой дальний приют,
приходит и будит,

все это приходит, как только уйдут
случайные люди…

1973
http://ruspoeti.ru/aut/solntsev/18106/

Где горькой истины истоки?

Тебе спасибо. Поняла —

нет у меня крыла. Есть только

перо, стальное — добелА!

Я, может, резок. Зол немножко.

Входи. Из городских огней…

Сниму я сапожочек с ножки.

Я не прошу руки твоей.

Прости — когда б молиться можно

в наш век, то на лицо твоё

молился б я — светло и мощно

за унижение моё.

За вознесение! Даны мне

прозренье, зренье быстрых птиц,

но пред одним стою доныне

из тысячи прекрасных лиц…

(Р.С)

Я:

*** Мадонна ***

 

— Бесноватые, лжецы и ротозеи, —

вам завидовать бы надо! Не могу.

Не люблю публичные музеи:

жизнь – в дожде и в ветре, и в снегу,

жизнь не выдержит эффектности застывшей…,

что мне – бог и храмы?

                 Но мадонн

не смущает будущность не бывших:

в них – лукавство грусти, а не стон,

в них – тоска смотрящих и – суровых!

 

-улыбнись, мадонна: близок свет!

Пусть тебе подарят злое слово:

что мадонны не было – и нет.

+++

*** Взгляд ***

 

Как мне узнать, что думал ты,

когда я на тебя взглянула?

Когда рвалась из тесноты –

но не могла привстать от стула?

Я трепетала – лист ночной

так бьется в темноте о стёкла?

Что думал ты – и был со мной,

когда я под грозою мокла?

Что думал ты, когда я вдаль

через тебя, мой свет, смотрела,

и краски мира как эмаль

мне рисовали светотело?

И почему сегодня я

так  жду чужого, сбоку, взгляда?

Могу рискнуть сказать: «Твоя!» ,

но… это ли опять мне надо?